Недавно я летела в самолете… Вы замечали, насколько самолеты сами себе противоречат? В них на каждой вертикальной поверхности написано: «Не курить во время полета!». И рядом обязательно понатыканы пепельницы. Мучающийся курильщик весь полет находится в состоянии когнитивного диссонанса.
Мой недавний самолет был наполовину пуст и милые люди на посадке почему-то решили усадить всех немногочисленных пассажиров одной кучкой — в хвост. Возможно, они тоже читали заметку в журнале «Огонек» за 1997 год, что в хвосте безопаснее. Возможно, так и есть.
В общем, все ютились в хвосте, а нос был свободен. Лица пассажиров светились, было ясно, что у всех на уме один и тот же план, поэтому, как только мы набрали высоту, я немедленно отстегнулась и, под строгим взглядом стюардессы, сбежала от своего мужа (он иногда громко и неожиданно всхрапывает, когда спит, а когда не спит – ноет, что у него затекли ноги) и от своей дочки (она всегда прислоняется ко мне как к спинке дивана и все время говорит «мама!») на свободное место впереди. Стоило мне устроиться поудобнее на трех креслах и наслаждаться тишиной (хотя я не уверена, что звуки в самолете можно назвать тишиной) как по соседству заплакал ребенок.
Я не знаю почему в жизни так устроено, что, как только ты рассчитываешь на тишину, то по соседству всегда плачет ребенок. Ты приходишь в кинотеатр на самую печальную драму про влюблённых геев-инвалидов, разлучённых в детстве гестапо, а где-то впереди в темноте отчаянно визжит жаждущий свободы пупс. Ты лежишь с мужем на кровати, его рука медленно, но верно пробирается к тебе в лифчик, но откуда ни возьмись приползает смутно знакомый чумазый ребенок и рыдает что его укусил брат. Думаю, даже если прилететь на Марс и поселиться там в гигантском кратере — в соседнем кратере обязательно будет надрываться марсианский младенец.
Самолетный ребенок плакал, а его папа — тоже еще ребенок только чуть постарше, — достал откуда-то маленькую миленькую розовенькую погремушку и стал ею нежно трясти — бдыщ, бддыыщщ, бдддыыыщщщ. На секунду самолет дрогнул, а у стюардессы чуть не разбилась пластиковая посуда. Это, кстати, еще одна самолетная загадка – почему стюардессы носятся с этой пластиковой посудой, как с антикварным сервизом бабушки? Как-то раз, во времена сурового обслуживания, мы чуть не подрались с одной бортпроводницей из—за чашечки под винегрет.
Ребенок, тем временем, перестал плакать. Это первый на моей памяти ребенок, который успокоился от погремушки. Может он просто оглох и перестал себя слышать, но наступила тишина.
И тут впереди зазвучал приятный армянский говор. Это вторая вещь, которая всегда неподалеку, если ты собрался вздремнуть – говорящие по-армянски люди. Я не знаю почему они орут друг другу, находясь в одном кресле. Возможно, их предки старались перекричать Ноя и его зверинец, когда те нагрянули на Арарат, и с тех пор это стало привычкой. Зато погремушка, которой папаша снова стал угрожающе потрясывать и будить уснувшего младенца, для них не проблема.
Внезапно, когда я уже приготовилась к позорному отступлению на свое место, к шумным, но все таки родным, пришла стюардесса и выгнала общительных кавказских парней вон. Непонятно почему. Может быть эта стюардесса была нацисткой. Или она знала что-то про наш самолет – места говорунов были у запасного выхода. Да, кажется я видела шнур от парашюта у неё под жакетом.
Я хотела попросить ее выгнать ещё и младенца с папой, но ему подсунули грудь. Младенцу подсунули, папе перепадёт вечером. Надеюсь. И наступила тишина. Замечали, насколько начинаешь ценить то, чем вначале недоволен после того, как чуть не лишился этого? Самолетные двигатели показались мне тихой ласковой колыбельной.
Стоило мне опять устроиться поудобнее (хотя выяснилось, что даже когда ты разваливаешься в самолете на трех сиденьях, штуки от ремней впиваются в спину. Самолет слабаков не прощает), как позади начали смеяться. Не подумайте, что я имею что-то против смеха! Мне, например, очень нравятся тихие смеющиеся смайлики в соцсетях. Нежные барышни, прикрывающие улыбку веером. Немая смеющаяся семья за ужином. Те, кто сидел позади меня, грохотали как два смехомонстра, закинувшиеся колёсами смешинок. Кажется, смеялись они от того, что съели младенца, грудь, его папу, армянских джигитов, стюардессу, всех несчастных, сидевших в хвосте и, главное — погремушку. Под эти славные звуки наш самолет приземлился в аэропорту города Москвы, где люди не смеются уже лет сто.
Г-жа Колоскова
