Так происходит порой: в одну точку бьют сразу несколько жизненных артерий. Например, в сентябрь. Там были Дима и Саша, Лена и Таня, порезанная нарочно рука и обещание молодости вечной, сновала мурашками по позвоночнику пластинка «Энигмы», и в третий-пятый раз пересматривался «Ворон», убивший Брэндона Ли.
Пиратство в середине девяностых вступило в золотой век; помпезный «Водный мир», едва не потопивший студию Universal (на заставке забавно земной шарик тонул), к примеру, выкрали с монтажного стола и годами позже Кевину Костнеру, приехавшему в Москву, вручили презент с подъёбкой: палёную кассету с неудавшимся блокбастером. И «Ворон» появился мгновенно, сразу с отличным дубляжом, от которого резало слух, уже привычны стали гнусавый Володарский и эмоциональный Живов..
В черном-пречерном нарисованном городе жили Он и Она. В этом бумажном краю царили Поджигатели, которым нравился запах горящих зданий. Она хотела им помешать, поэтому Злодей, притворяющийся Сатаной, отправил к Ней убийц. Его тоже убили, случайно зашёл, не ждали. Спустя год Он выполз из могилы и пошёл убивать. Его сопровождал Ворон.
Наверное, сейчас это смотреть не стоит, ни для ознакомления, ни в порыве ностальгии: плоские спецэффекты, надрывная музыка, неспешный ритм. Только Ли, живой, хоть и скрытый гримом. Заглушка, каким-то образом не замеченная реквизиторами, вылетела вместо холостого патрона, и Брэндон, игравший главного героя, был убит на месте. Как и его персонаж, выброшенный из окна. Кадр в фильм не вошел, кому нужна смерть в пространстве экрана, когда по замыслу она топит Город в огне и крови? Смерть в кино должна оставаться игрушечной. Приручённой.
Заговорили о проклятии рода Ли, хотя на съёмках «Ворона» всё летело к чертям: оформитель сошел с ума, актёр получил тяжёлые ожоги, кто-то поранил руку (сентябрь-май, скрещиваем), а журналист, писавший репортаж о картине, попал в автокатастрофу. Лишь ворон порхал и безмолвно нагонял морок. В Городе, кстати, так и не закончился дождь, скорбь нажала на небо, оставив гематому лет на сто, сидим-ждём.
Хочется забрать эту сказку себе, в личное пользование, вместе с отрезком жизни, когда мне — девятнадцать. Когда любовь схожа с открытием Америки, а в пылинке видится вселенная («Люди в чёрном» ещё вышли на экраны, и «небо — в чашечке цветка» пока что не произнесено для меня, мир мал и умещается в конверте). На историю, погружённую в темноту, отзывались моя нежность и вера в бессмертие любви. Месть — лишний элемент в завихрении кадров «Ворона», там важнее испуганный взгляд наркоманки, дырки на колготках Сары, запах хот-дога и фотографии, тускнеющие в камине. Отсюда, из будущего глядя в 1994-й, хочу произнести тяжёлое, с печатью приговора «Невермор» задом наперёд, чтобы чёрные дыры расцвели звёздами, чтобы воскресли умершие, чтобы плод вернулся на Древо Познания и стал там почкой..
Павел Телешев
