Так и не попал в Ленинград, а в Питер жизнь занесла спустя лет десять после событий картины Кирилла Серебренникова «Лето». В Питере я закурил. Ходил по его ноябрю в джинсах на голое тело и любимой синтетической водолазке цвета баклажан (с дырками), в чужих ботинках на босу ногу, с обесцвеченными кончиками волос.
Дышал свободой, сам плыл волей, лёгкий и влюблённый; а Питер пах льдистым ветром, водкой Absolut Kurant, сексом, сломанным распорядком дня и кассетами с музыкой.
Именно на кассете, которую проигрывал кассетник-кирпич с туго нажимаемыми кнопками, впервые услышал «Кино». Это 1988 год, время хитов «Белые розы» и «Звёзды нас ждут» (ещё «Яблоки на снегу», подсказывает малыш), и, хотя текстов на слух не разобрать, сладко становилось от маеты, и глотал слёзы мои закат, когда смотрел вдаль, сидя на гигантской ветке сосны, убегая от своих «приятелей» в пионерлагере.
Альбом «Группа крови», на второй стороне – «Наутилус», «Князь тишины». Все песни – нервные, дикие, необузданные, агрессивные. Живые и пульсирующие. Как мой питерский ноябрь годы спустя, такой мальчишеский, полный болезненного восторга. Музыкальный и опасный. Вот куда окунуло меня «Лето», хоть и не знал я такого СССР, такого Ленинграда, сквотов и квартирников, подворотен с пивом и портвейном, этой пряной скученности. Но мне знакома жажда. Когда хочется рвать свою клеть изнутри, пусть даже убиваясь о её нержавеющие прутья..
Выискивать правду в творении Серебренникова, в смысле, подлинность – глупо. Режиссёр законсервировал не эпоху, а возраст. И вот, у кого-то он совпал при взгляде на экран, а у кого-то свернулась пенка на сердце: фу, не так же! Ну, кто как бился юной птицей о забор или потолок, что там у кого было: не все мы были дворовые.
И потому мне кажутся честными прыжки голышом по воде, помавание сладких рук, борзые взгляды и ухмылки, тишина неуклюжая и слова не вовремя. В лете всё не вовремя, оно потому и ожидаемо; законы времени перетасовывает, ускользая. Оставляя лишь послевкусие, заканчивающееся на слово «счастье». По сути, «Лето» – не история, перед нами анти-кино (а что, так можно?): автор возвращается к себе молодому, к тому состоянию взволнованности жизнью, когда впервые услышал Цоя.
И, ещё не вслушавшись в слова, он уже потянулся в ту сторону: эти строки были про него. И случилось это летом.
Дождь. Жара. Пляж. Город. Подъезд. Автобусная остановка. Сцена. Снимая безупречные фотокарточки, автор ведёт нас путями героев «Прогулки» Учителя, «Мечтателей» Бертолуччи и «Контроля» Корбейна. Общее – неистовая жажда вырваться. И всё стремится помочь взлететь: троллейбус в космосе, женщина из Владивостока, безумная электричка (привет, Венечка!) и обложки любимых пластинок.
Воскрешая тот мир, Серебренников не стремится свернуться калачиком в уютной утробе, иначе не было бы там этих острых, неудобных взгляду корявостей и рухляди, «видевшей Ленина». В «Лете» подняло волной: музыка сшивает обывателя и поэта в пару через ноты, куплеты и припевы, создавая пространство, пронизанное вдохновением. Обетование, помазание мотивами. Хор холодной страны, заводящей нерусское «фа-фа-фа-фа-фа».
Павел ТЕЛЕШЕВ
