Сны художника Андреева о великой России

Художнику Андрееву часто снятся сны, и он ничуть не стесняется рассказывать их мне в самих грязных подробностях.

Скажем, ему часто снится телевизионная рябь, манжеты, двухголовые сороки и Жанна П. – женщина дивных пропорций.

Он находит, что рябь снится личностям сильным и неординарным. Что касается его рассказов о снах с присутствием Жанны П, — то они легко бы заняли первые строчки в хит-параде порнографических новелл, но к счастью, не займут.

Но чаще всего ему снится великая Россия. По крайней мере именно так он объясняет львиную долю своих сновидений.

Когда же я, в свою очередь, пытаюсь рассказать какой-нибудь, по моему мнению, достойный внимания сон (скажем, мне частенько снятся зеленые деревянные лестницы), художник Андреев сердится и заявляет, что человек налево и направо рассказывающий свои сны – пошляк и зануда.

Еще он утверждает, что любой нормальный разговор немедленно скисает, ровно в тот момент, когда на сцене появляется некая сволочь с рассказом о том, что ему показал во сне собственный нездоровый мозг.

И добавляет ко всему прочему, что человек, которому снится лестница – ужасная скотина, которая в идеале должна бы помалкивать.

Другое дело – он, человек которому снится великая Россия!

Короче, свои сны в мельчайших подробностях он рассказывает мне.

Некоторые из них он заставляет меня записывать, с формулировкой, что, мол ты ж мой биограф, давай блят записывай.

 

Первый сон художника Андреева.

Однажды художнику Андрееву приснилось, будто едет он в такси куда-то в центр.

А таксист ему попался беспокойный, в наколках весь, рожа страшная, по радио Шансон шансон играет.

Но Андреев этого не видит, а слышит лишь шансон по Шансону. И поэтому спрашивает, такой, низким своим голосом.

(Надо сказать, что Андрееву судьба подарила щуплую внешность и очкастый нос. Ну и вот, спрашивает он такой неожиданным для своей конституции голосом)

— А не будете ли вы так любезны выключить музыку?

Таксист к нему мгновенно оборачивается и говорит, а чо, мол, за проблемы? Тут песню передают про тяжелую судьбу одного невинно осУжденного человечка, который жил правильно, а потом взял и взял на себя вину тяжкую за брата своего, тоже между прочем правильно жившего невинно осужденного человека, а теперь мать их горюет. Кстати, именно особенным отношением к матери отличаются настоящие люди.

И говорит всё так таксист так, будто нет у него переднего зуба. Или двух передних. Но разглядеть такие подробности Андрееву не по силам.

Но не в этом дело, а в том, что весь этот свой текст таксист произносит, пристально глядя на Андреева, а на дорогу не глядя. Будто нет её, дороги, будто едут они по целине, ровной и прекрасной, и будто солнышко освещает их последними теплыми лучиками перед долгой зимою.

Вот как не глядел таксист на дорогу!

Зато как на неё глядел Андреев!

Глядел –глядел и говорит:

— А хрен с ним, пусть играет. Раз такой бэкграунд знатный.

И проснулся.


 

— Где-же тут про Россию-то?! – спросил я, недоумённо откладывая карандаш – А тем более про великую?! Тут про таксиста, его семью и тебя, чортового рафинированного фальшивого интеллигентишку. А про Россию тут ничего нет.

— Да вот же! – закричал художник-  Вот!

И принялся тыкать пальцем в мои записи.

— Вот тут про Россию! — тыкал он пальцем – И вот тут тоже про неё!! И здесь!!!

— Хотя знаешь что, — внезапно успокоился он — я лучше тебе другой сон расскажу. Этот точно про Россию-матушку.

 

Второй сон художника Андреева.

Однажды художнику Андрееву приснилось, будто он – благородный мангуст. Будто мчится он по прериям, а может быть по джунглям мчится, это не важно.

И будто бы блестит его шорстка, а глаза горят огнем. Будто скачет он с ветки на ветку и делает это так грациозно, что сам от этого чрезвычайно тащится.

Скакнет разок, а после летит и мордою ветер рассекает.

И тут рраз! Хватает его кто-то грубой рукою и сует в мешок. Его! Благородного мангуста с блестящей шорсткой!

И слышит он, значит, в мешке сидючи, следующий разговор.

— Словили! — говорит кто-то – Наконец-то словили мы эту сволочь, Петр Иваныч!

— Точно, Иван Петрович, — отвечает кто-то ещё — Как вы его ловко-то! Р-раз! И грубою рукою в мешок!

— Посевы пожрал, гад. – опять говорит первый — Курятники разворотил. Птицу поцарапал. Ну все, теперь, пришла ему хана. Утилизируем его нахрен.

— Утилизируем, Иван Петрович?  — спрашивает второй — Это вы прекрасно придумали! Какой вы, Иван Петрович, умный.

— Утилизируем! – говорит первый – И премию получим.

 

А художник Андреев тут рраз! И просыпается!

Просыпается, значит, в постели привстает и лицо рукой чешет.

 

У мужиков тех паника:

И Петр Иваныч такой:

— Куда он делся?! Только что в мешке был! Пропал!

А Иван Петрович ему:

— Упустил ты его, сволочь! Пиши теперь, мерзавец, объяснительную!

— Да я вовсе не упускал! – жалко говорит Петр Иванович – Я его крепко в мешке держал. Пальцем прижал, как вы и посоветовали. Светлый вы всё-таки ум…

— Я тебя, негодяй самого утилизирую! – ругается Иван Петрович — О премии можешь забыть!

И тут, что характерно он тоже просыпается, оставив Петра Ивановича в озадаченном одиночестве.


 

— Так! – сказал я – этот сон мне определенно нравится больше, чем предыдущий. В нём есть всё: мангусты, Иваны Петровичи, хармсовщина и даже заигрывание с мирозданием. Нет в нём только одной штуки.

-Какой? – спросил художник, удачно прикидываясь идиотом.

— Да никакой! – закричал я.

— Не кипятись ты так – сказал художник миролюбиво. – У меня ещё и третий сон имеется!

 

Третий сон художника Андреева.

Однажды художнику Андрееву приснилось, что у него пропала совесть.

Поначалу он искал её, нервничал, ругался с домашними, рылся в шкафу, копался в книгах, однако не нашёл.

Так Андреев стал бессовестным.

Сначала он стеснялся, застенчиво делал гадости, робко пакостил, тихо подличал, но потом ничего, привык.

Ему даже понравилось.

Через какое-то время Андреев даже удивлялся, зачем ему была нужна такая глупая и бесполезная, в сущности, штука.

Как-то раз, он нашёл потерянную совесть под кроватью, куда полез в поисках пропавшего аппетита.

Андреев повертел пыльную совесть в руках, не узнавая, а потом с раздражением и досадой выкинул в мусорное ведро.


 

Художник Андреев закончил и вопросительно посмотрел на меня.

Всё его живое тонкое лицо подобралось в ожидании моего вопроса. Он весь, вместе с очками даже немного подался вперед, готовясь схватить мой вопрос на лету и, своими точными и разкими ответами порубать его в капусту.

Но на сей раз я промолчал.

ГК