Еще в детстве моей любимой книжкой была — «Пионеры дети -герои». Мои ровесники крошили немцев как капусту, правда, их всех застрелили  или повесили…

Потому к фашистам у меня отношение не очень.

Скажу больше, я откровенно горевал, что фашисты уже кончились и мне уже не удастся убить их десяток другой, а то и сотню и получить за это если не «Золотую» то хотя бы «Красную звезду»  и три медали «За отвагу».

Сосед Кисян из параллельного класса мыслил более трезво, потому мучил себя штангой и гантелями и всё хотел попасть в Афганистан. Но ограниченный контингент вывели, мечта умерла, и он от обиды начал курить, бухать, банчить ганджибасом, связался с дурной компанией и сразу после школы получил свой первый срок. А зря, как раз пришли 90-е  запылало в Карабахе, Таджикистане, Чечне, Югославии — воюй не хочу.

Прошло лет эдак пятнадцать — двадцать. Мы гопой в пять рыл сидели на 9 мая,  перед площадью Ленина, как раз на скамеечке у ДП-1. Пили из пакетов «Очаково» (синее, что покрепче) пучили глаза на прохожих и радовались теплому солнышку.

Сбоку тусовалась модная молодёжь числом в 10-12 здоровых и непуганых харь.

В один прекрасный момент возле нас нарисовался один из них и попросил огонька у  смолившего сигарету Вована.

Казалось бы, ничего в пацанчике не предвещало. Он был одет как типичный ботаник, в берцах, смешно подвёрнутых джинсах, белой рубашечке с засученными рукавами и нелепых  подтяжках.

А вот руки у него были подзабиты «партаками»: на одной 14\88, и на английском «Вайт Повер» а на другом свастика. За цифры и буквы не скажу, а свастику или Гитлера себе колят – отрицалы. Народ конечно среди арестантов уважаемый, хотя на «хате» от таких одни головняки. Всегда они при своих интересах, а что не по ним, голодовка, или вены на вскрышу, причем страдай все.

Но данному экземпляру до отрицалы было как до луны. Слишком розовым был он и белозубым. Отрицалы же от сигарет, чифиря да туберкулёза сплошь желтые, ну и глаза, глаза у них особой жесткости и колючести как у Вована который и есть отрицала по жизни.

Юноша прикурил и свысока отеческим голосом пожурил Владимира – ты ведь русский парень, не стрёмно тебе, сидишь с чурками узкоглазыми общаешься, рот свой мараешь…

Это было настолько дико и неожиданно, что мы обсуждавшие что-то важное вроде сисек продавщицы  замолчали. А Вован спросил недоуменно, —  нас, что, скрытая камера снимает? А после, а ты то сам кто такой-то, фашист что-ли!?

 

Здесь я позволю немного пояснить за Вована. Он был откуда-то из крайних северов и единственный кто из нас городских бегло говорил на якутском.

Природа одарила его дикой силушкой, а талантливый тренер навыками рукопашного боя.

Обычно он сидел в местах не столь отдаленных, а на волю выходил как на каникулы.

Он никогда не платил в такси. Таксистам везло, если они не платили ему.

Как то мы с ним похмелялись на ГРЭССе, и пока хозяин спал, он три раза продал его телевизор  местным мужикам. Схема была простой продал, через час пришел, забрал, мол, краденый, менты ищут. И ни один из них даже не заикнулся о деньгах.

В одну из зим, Вован,  с месяц жил на даче по объездному шоссе и съел в округе всех местных цепных псов. Здоровых кавказцев и алабаев он вытаскивал  из будок и душил руками.

Любимым его развлечением было вычислять на улице ментов в гражданском и бить их.

Владимир был «торпедой» в одной из самых опасных в ОПГ, но его выгнали оттуда за особую отмороженность.

В общем, это последний человек, с которым стоит портить отношения.

Чувачок «с прикурить» был явно засланцем-провокатором, потому как к лавочке подтянулась вся их фашисткая гильдия, каждый в подтяжечках – детский сад, ей богу.

Размахаться, конечно, можно было бы здесь и сразу. Численное преимущество противника не пугало.  Они уже были не просто жертвами а редкой и жирной добычей.

Обсуждать возникшие противоречия было решено за домом (хотя надо было тащить их подальше, а не за ДП-1).

—Это мой базар, не мешайте, пока не разберусь, предупредил Вовка.

Дело хозяйское, но я уже определил одного фашиста с выпирающим жирным портмоне и другого в новеньких, примерно на мой размер натовских горных ботинках, о которых я всегда мечтал. И единственное что меня занимало, что же выгоднее кошелёк или ботинки…

Разговор, увы, не получился, скины видать успели намозолить глаза, и кто-то вызвал мусоров. Только вован успел зарядить в глаз обидчику как понабежали легавые и завернули всем ласты.

В отделе мы, конечно, били себя в грудь и кричали, — как вам не стыдно! Ну и что, что пиво пили! Это наш праздник! Деды воевали! Да вы на них посмотрите — это фашисты!

Нас отпустили сразу. Кто-то из легавых даже сказал – молодцы!

Прошла ровно неделя мы в троих: я Вован и Серый шли через парк, на 17 квартал. Серый вдруг остановился и показал на двух парней –Вован, а ведь вон тот, твой—фашист. Я было не поверил, фашисткого в них не было ровным счётом ничего: зауженные штаны и туфли, куртки, бейсболки. Обычная молодёжь. Владимир подошёл к ним вплотную и снял с одного солнечные очки. Под ними на глазу еще светился порядочный фингал.

— Пойдем, что ли договорим, сказал Вовчик замаскированному скину и повёл его подальше в лес, за заросли кустов.

Мы остались, покурили, выяснили у второго кто, откуда, чем дышит и кого в целом, знает. Вована всё не было и Серый выразил забеспокоившую и меня мысль — пойдем, что ли посмотрим, не вышло ли там чего, а то и этого приделывать придётся…

За кустами, Вован уже закончил. Лицо фашиста с появившимся вторым фингалом приобрело некоторую радующую глаз симметрию.  Он стоял на коленях и вытирал губы. Владимир застегивал заевшую ширинку и довольно скалясь,ангажировал  — исключительно приятный фашист, берёт наживку как осётр…

Я вздохнул, вряд ли мой погибший на фронтах дед стал бы так жестоко наказывать фашисткую гадину. Потому я просто спросил побелевшего как бумага второго  — деньги есть? А Серый, поспешно добавил, — куртка моя.

 

Дистрикт 14